вчера я думал о тебе
хун/ксандер | #11 | g | ангст, au
города забирают немного больше, чем душу. они забирают все.
~
memoryгород выцветает медленно, с каждым днем все больше превращаясь в голубой блеклый бассейн. пустой, холодный, с темнеющей бархатной плесенью в трещинах. осака падает перед ним на колени, распластывается монохромной синью на двести метров до вокзала и плачет, расчерчивая молочную простыню неба бетонными полосами небоскребов.
осака. она ненавидит его, так же, как персефона ненавидела аида, державшего ее в мире смерти. вот только здесь все наоборот - это он узник обезумевшей, безжизненной химеры, сотворенной из камня, стекла и верениц сталкивающихся, срастающихся кварталов. это он каждый раз чувствует, как сильнее сдавливает горло кольцо автострад, как память вымывает ледяной, моросящий дождь, стекающийся по лицу, пробирающийся под ворот куртки к груди, испаряющийся седым дымом, обжегшись о горящее сердце.
хун боится, что однажды окончательно забудет александра. его образ стечет, словно капли по стеклу, и унесется сквозь ливневые решетки в глубину городского колодца, таящего в себе все утерянные воспоминания, не оставив ничего на память, даже крошечного сувенира, едва белеющего рваного шрамика на запястье между веной и ладонью, который обычно хранит в своей шкатулке детство, ушедшее под смех и треск надломанных веток. на самом деле, хун уже забыл его голос, потому что телефон молчит вот уже много, очень много лет, отказываясь высвечивать выученный наизусть номер во входящих, или хотя бы пропущенных, журнал вызовов забит сотней имен, но ни одно из них не сможет открыть замок на его душе.
это страшно, но, если бы не бесконечные папки с фотографиями, однажды хун забыл бы и его внешность, и то, что такой человек когда-то существовал.
вокзал также безмолвен и мертв, как и все вокруг, несмотря на то, что до краев наполнен людьми, скользящими засвеченными кадрами по пленочной материи, спешащими на электрички, с грохочущим стуком уносящиеся рельсовыми траекториями промеж лэповских столбов и чужих вагонов. вокзал мертв, но это единственный способ сбежать из стальных объятий города, умчаться прочь, скрыться на пару часов, а после вновь вернуться и, рухнув на кровать, заснуть, пока осака не заметила отсутствия, сделать вид, что никогда не выбирался из ее стеклянного аквариума.
хун говорит кисопу, что едет навестить родителей, буквально на пару часов исчезая из его жизни. кисоп верит, хотя прекрасно знает, что родители хуна сейчас в корее, а больше ему некого навещать, понимающе кивает и возвращается в режим серости, пытаясь не сломать равнодушный гипс лица. их молчание выражает гораздо больше, чем могли бы выразить задушевные разговоры, и совершенно не понятно, почему они все еще держаться друг за друга, почему не раскололи окончательно надтреснувшую связь, но кисоп убеждает, что боль объединяет, что разъедающую пустоту внутри необходимо заполнить.
- знаешь, мне тоже плохо, мне тоже его не хватает, но я не делаю из этого трагедию, медленно убивая себя. шесть лет уже прошло, хунмин, может, пора оставить прошлое в прошлом. он не вернется. полиция уже почти прекратила поиски.
в этот раз ему даже удается занять свободное место, потому что людей в вагоне почти нет, а те немногие задумчиво, покачиваясь в такт мерно стучащим колесам, всматриваются в окна, где бежевые редкие полустанки, утопают в серебряных, ловящих блики солнца волнах города, а после выбрасываются на песчаный степной берег, с зелеными проталинами. через полчаса поезд пересекает границу префектуры, проносясь мимо небольшого городка, где почти у рельсов мелькает бордовой черепицей крыша одного из домов, который был их перевалочным знаком. александр все время с нетерпением наблюдал за скользящим пейзажем, ждал, когда же она появится, чтобы, легко сжав чужую руку, выдохнуть:
- ну вот почти приехали.
в тот день, шесть лет назад, он, наверное, тоже ждал и радовался, как ребенок, наконец, приметив красный флажок среди множества крыш. хотя сел ли он вообще в тот день на электричку или потерялся раньше, сразу после того, как они расстались на железнодорожном мосту? хун помнит, словно все это было вчера, как под черным ночным небом, затянутым густыми облаками, так что звезды не виднелись сквозь их толщу, в оранжевом неоновом свете смуглая кожа александра отливала медью, и глаза блестели, отражая фонарную желтизну. он выдыхал белесый пар сквозь губы, радостно улыбаясь, и смеялся, смотря в глаза.
- хен, может, все-таки проводить тебя до вокзала? - спрашивает хун, надеясь продлить время. ксандер уезжает к матери, вновь вернувшейся из макао в японию, и не берет его с собой.
- не переживай, смогу найти дорогу. смотри, как осака горит, - старший раскидывает руки в стороны, запрокидывая голову, закрывая глаза, и слушает гул поездов под ногами. - увидимся завтра, я позвоню.
в три часа ночи звонит его мать, взволновано тараторя в трубку, почти срываясь на плач.
хун тогда выбегает на улицу в легком пальто, накинутом поверх пижамной кофты, - он помнит - обрывая провода преодолевает кварталы, один за другим, отмахивается от назойливой болтовни осаки. та пытается остановить, но он не слушает. не хочет слушать.
в тот день исчезает александр, растворяется в миллионах огней.
хун выходит на следующей станции, бредет по знакомым тихим улочкам провинции, иногда смахивая запутавшиеся в волосах снежинки.
дом, в котором жила мать александра, все так же стоит, теряясь на фоне соседних, обычно опустевший, понурый, раскинувший ветви каштана над крышей, в этот раз он совсем другой. в окнах горит свет, рядом припаркована машина, во дворе валяется садовый инвентарь, припорошенный снегом - все это оживляет атмосферу, выметая из углов пыль воспоминаний о прежних владельцах. мать александра все же решилась продать дом, связывающий ее с японией, и, наверное, вернулась в макао. хун не знает, они давно не виделись.
он осторожно ступает на крыльцо, - ступеньки едва слышно скрипят - и молча стоит перед дверью, внимая сгущающейся вокруг тишине, пока в окнах, наконец, не гаснет свет.
он почему-то до сих пор ждет, что однажды александр все же вернется домой.