Прогалина опустела.
(с) Рей Бредберри "Финнеган".

Одинокая платформа белой ковровой дорожкой уходила вдаль, обрезаясь железными ребрами забора, а за ней начинался бесконечный лес, смазанный черной густой темнотой с отливающими серебром тонкими стволами деревьев, которые, словно иглы в игольницу, были воткнуты в снег. В сумрачное зимнее утро, когда вокруг безлюдно и дышится паром, не многие погружались, так, как это делали мы, каждый день спеша на учебу и натыкаясь лишь на пару безмолвных фигур, так же ждущих электричку. В это время лес напротив не казался страшным, потому что я знала: утром он не наблюдает за тем, как растет число людей на перроне. Отсыпается после ночного пира, сонно чавкая жвалами, еще хранившими сладкий вкус мяса и теплоту свежей крови, согревающей холодными февральскими ночами.

Финнеган. Он был постоянным жителем этих краев, о котором мало кто знал, потому что обращать внимание на что-то, кроме снега под ногами, было некогда, нужно было спешить домой, в осточертевшую общажную комнату, где, помимо очередного эссе по английскому или доклада по истории России, ждали прокисшие макароны, немытая посуда и недельный слой пыли на столе. Для того, чтобы его увидеть, нужно было вглядываться в беспросветную желейную гущу прятавшегося меж деревьев неба. Тогда среди этого монохромного мрака можно было заметить блеск любопытно изучающих тебя глаз, восьми туманных водянистых шаров, симметрично вставленных в мягкое ворсистое тельце. Однако главная проблема студентов заключалась в том, что они зомби, бессмысленно бредущее по проверенному, расчерченному красной линией пути от первого шага из электрички до лифта и поворачивающегося в замочной скважине ключа. Разве зомби могут заметить что-то, кроме носков собственных ботинок? Финнеган искусно пользовался этим. Ловко, почти незаметно и очень выгодно для себя. Этот монстр знал, как поймать сонную муху надежней, чем любой капкан даже самого опытного охотника.

Сама я заметила его совершенно случайно, когда однажды, задержавшись в библиотеке, возвращалась в десятом часу ночи домой. Передо мной, как всегда, брела небольшая кучка студентов, и, не желая отставать, я ускорила шаг, вскоре обогнав низкорослую девушку, которая, неторопливо загребая ногами, слушала музыку. Разрезавший спустившуюся на Петергоф тишину скрипучий вопль железнодорожного светофора наконец замолк, извещая о том, что можно не боятся закончить свою юную жизнь, подобно Анне Карениной, хотя на самом деле обычно он орал еще очень долго после электрички и начинал задолго до, так что многие успевали спокойным шагом перейти через рельсы даже под его дикие вопли.

Каждый раз возвращаясь домой, я ощущала себя марсианином, так прекрасна была отливающая красным гладь над головой. Свои сухие костлявые пальцы деревья медленно погружали в мутно-бардовое вино ночи, чтобы крохотные звезды-пиявки, почти не заметные в густоте неба, присосались к ним, содрав шершавую кожу. Для зимы это было слишком ясное небо, слишком терпкое, настоенное до маслянистой эссенции, и паром дышавшая земля легко касалась его своим дыханием, вызывая легкую рябь на поверхности. Я чувствовала ее дыхание, согревающее замороженные пальцы, когда ноги с невероятной скоростью несли через рельсы к сворачивающей вправо дороге, ведущей к корпусам факультетов, а сзади холод, вдруг тяжело выдохнув, пощекотал спину острыми ледяными щупальцами. Быстро перебирая волосатыми лапами, Финеганн выскользнул из леса буквально на мгновение, заставив деревья в ужасе расступиться перед его немой мощью, чтобы схватить, утащить, разорвать несчастную муху, забравшуюся в искусно сплетенные сети. Снег под его лапками хрустел, как хрустят клубничные косточки, когда давишь ее, чтобы насладиться нежным вкусом, смешанным с молоком. В тот миг незримое чувство сопричастности происходящему заставило меня обернуться. Девушки не было, за рельсами осталась одна лишь кромешная темнота, в глубине которой светились его глаза. Сытые, затянутые поволокой, но от этого всегда не менее печальные. Не кровожадные, какие обычно бывают у волков или других хищников (это я заметила уже позже). Словно он жалел о каждой новой погибшей под его жвалами душе, которую он пожирал, повинуясь сидящим глубоко внутри инстинктам. Может быть, так оно и было.

С того случая я знала, что он существует. И он тоже знал об этом, но почему-то не скрывался чересчур тщательно. Наблюдал. Безмолвно. Внимательно.

Сейчас из-за того, что день неминуемо увеличивается, а ночь шаг за шагом отступает, я почти не вижу Финнегана, а значит ему сложнее охотиться. Интересно, куда он уходит, когда наступают белые ночи? Где прячется, пытаясь найти себе пропитание?
Скорее всего, уползает под землю, в скрытое от любых глаз логово, где терпеливо ждет, ждет, когда же вновь наступить его время.