сегодня играем так: рыба гниет с головы (с)
чистя комп, наткнулась на парочку не законченных работ столетней давности, которые занимают место.
удалять жалко, поэтому скину сюда.
сука, стыд-то какой
2014 | без названия | chantao | exo
Лето в этом году выдалось на редкость жаркое.
А я замерзал в своей маленькой квартирке, в одиночестве и темноте, сжимая в околевших руках кофту, которую ты оставил, собирая в спешке вещи. Бросив короткое «Прости, Тао», ты ушёл, громко хлопнув дверью.
Внутренняя пустота наполняются ледяной водой, и море внутри бушует, обдавая горло солёными волнами.
Когда она закончилась? Когда закончилась наша любовь?
А была ли она вообще…
Кофе больше не греет.
Крепче прижимаю к груди твою кофту, вдыхаю такой знакомый и любимый запах, ускользающий с каждой минутой, как последний солнечный луч на осеннем небе.
Ресницы, покрытые инеем, трепещут, а слёзы застывают на щеках, оставляя белёсый след на коже.
Окна завешены тёмными шторами, не пропускающими солнечный лучи, и комната погружена в полумрак. А ведь когда-то в ней слышался весёлый смех лопоухого и такого милого парня, которого я любил больше жизни, трепетно и безумно, тихое я люблю тебя, произнесённое шёпотом и какие-то нелепые глупости.
Сейчас тихо и пусто.
Лето в этом году выдалось на редкость жаркое. За окном ярко светит солнце, обжигая, и столбик ртуть в термометре не опускается ниже тридцати по Цельсию.
А я замёрз до смерти на холодном полу в однокомнатной квартире на краю города.
И если ты когда-нибудь решишь зайти ко мне, чтобы выпить чашку горячего чая и, заключив в объятия, шептать о том, каким дураком ты был, когда решил оставить меня, пожалуйста, поцелуй меня в обледенелые губы последний раз. Заставь их оттаять.
Ах да, и ещё забери свою кофту, потому что она мне больше не нужна.
2015 | завтра в спальном районе | ГП | подразумевались drarry | ОЖП30 июля. Опять этот гребанный дождь! Никакой погоды, а ведь уже конец июля, почти август. Все утро простояли на остановке, пытаясь не намокнуть, но холод-то никто не отменял. Легкая кофта уже не спасала: вымокла насквозь, и ветер еще такой промозглый. Брр. До костей пробирает. А тучи все сгущаются и сгущаются такие же вязкие и серые, как жвачка, которую Эрик приклеивал к стулу. Фу! Весь день жует, а потом клеит куда-нибудь. Одну как-то у себя в волосах нашла, думала, убью этого мелкого гаденыша собственными руками, честное слово. Он потом, с зареванным лицом и красными глазищами, стоял и извинялся, говорил, что случайно это вышло, и сопли вытирал тыльной стороной ладони. Конечно, случайно, когда мама с ремнем стояла за спиной.
Простила, только волосы все равно пришлось отрезать.
Что-то я совсем увлеклась прошлым. И когда это было? Да, неважно, пусть катится к чертовой матери.
Я думала, гроза будет, так похолодало резко, а утром, примерно в шесть часов, солнце светило; дождь усилился. Совсем дерьмово. Смотрю под ноги, а там дождевые ручейки бегут и прямо под скамейку стекают – лужа будет, и кеды все промокли, даже слышно, как вода внутри чавкает. Расклеятся, поди. Жаль, недавно купила.
Настроения никакого нет, и желания тут мерзнуть тоже. Сутенер, сука, выкинул на улицу в такую мерзопакость, мол, идите, постойте, может, кого и подцепите. Даром, что на улицах почти не стоим: местные могут пожаловаться, да и кто сейчас захочет снять проститутку, замерзшую и мокрую – хуже, чем сырое мясо жевать.
Я села на скамейку, потому что ног уже не чувствовала, юбка и трусы сразу же стали влажными, так что я вздрогнула. Ирма видимо заметила это, так как протянула мне толстовку.
- На, вот, надень. И не сиди на холодном железе, простудишься.
Опять она со своими мамочкиными замашками, но все равно приятно.
- Спасибо.
Ирма больше ничего не сказала, она вообще сегодня была какая-то молчаливая, все думала о чем-то. Я не стала спрашивать, не мое дело.
Еще полчаса простояли молча. Людей на улице не было, всех словно смыло этим дождем, вдалеке только собака выла. Тоскливо. Наверное, хозяин забыл покормить, а сам уехал в Грецию или в Италию. Там сейчас жарко, и море теплое, как парное молоко.
Собака опять громко завыла, и мне вдруг вспомнилось: кто-то говорил, что собаки к покойнику воют. Меня даже передернуло. И к чему я это вспомнила? Гнать надо такие мысли нахрен из башки, а то свихнуться можно от суеверий.
Потом стихло все, и я вдалеке сквозь пелену дождя смогла различить две фигуры, направляющиеся в нашу сторону. Это были мужчины, точно, так как плечи широкие и силуэты их довольно мощные. Я Ирму локтем в бок ткнула, но она, похоже, и сама их заметила.
- Полисмены, - спокойно сказала она, щурясь.
Когда они поближе подошли, я смогла их форму разглядеть и погоны на плечах. Они все на нас смотрели, и у меня внутри похолодело. Значит, пожаловались все-таки, сейчас будут свои гребанные вопросы задавать, а потом загребут. Блять!
Полисмены были местные, я их видела пару раз, когда они район патрулировали. Один постарше, лет сорок, он еще фотокарточку жены и сына носил в грудном кармане – девчонки рассказывали, хотя откуда им знать – а второй – новичок, помню в соседнем доме жил, здоровался все время.
- Девушки, Саманта Мейсон, знаете такую? – говорит, чуть хрипя, старший и тычет нам в лицо фотографией, сделанной в парке рядом с колледжем.
Саманта? Конечно, знаю. Мы с ней вместе учились. Я даже знаю, кто это фото сделал. Дик Грейсон, её парень. Она многим нравилась, потому что всегда была приветливой и такой солнечной, что, казалось, даже цветы поворачиваются на ее свет. Ну, все, как в биологии, да?
Ее огненную шевелюру было сложно пропустить в толпе, а эта родинка над губой, как у дамочки с Французского бульвара. Мы называли ее парижанкой. Не понимаю, как она докатилась до жизни проститутки, может, смерть Дика подкосила, а, может, совсем по другой причине. Да уж, парижанка из Пигаля. Я хорошо ее помнила.
Мы просто киваем, переводя взгляд с улыбающегося личика Саманты на серьезные –
полисменов. У меня плохое предчувствие, и в груди набат бьет, потому что строгость вкупе с сочувствием в глазах напротив пугает больше, чем механические монстры из Лабиринта Страха.
- Саманта Мейсон была убита сегодня ночью и найдена мертвой около пятого дома, в двух кварталах отсюда. Нам очень жаль. Когда вы видели мисс Мейсон в последний раз?
Я даже не знала, что ответить. Горло сдавило, а по легким словно раскаленной кочергой ударили. Не могу поверить! Это неправда. Это не может быть правдой. Что за дьявол это делает? Четыре девушки за неделю и все рыжие проститутки.
Ненавижу этих ублюдков с их гребанным сочувствием. Подумаешь, каких-то шлюх убили.
Блять, все буквы размыло. Не могу больше писать.
2013/14 | хуйня по каким-то парнямМакс ненавидит точить карандаши, так как у него это не получается. Карандаш просто норовит сломаться, как только он достанет его из под лезвий точилки, словно назло бедному Максу. Карандаши вообще его не любят, просто терпеть не могут. Макс не знает почему. Просто не любят и всё. Постоянно ломаются, а если ему удаётся их поточить, стружка застревает в точилке, и тогда из строя выходит именно она. Особенно, когда он одолжил эту вещицу у соседа по парте, и её следует вернуть в целости и сохранности. Макс начинает терпеливо стучать точилкой по парте, а на вопросы, что он делает, лишь отмахивается. Но глупые ошмётки дерева видимо не хотят выходить из под лезвий, так уж сильно им там понравилось. Тогда Макс начинает стучать сильнее. В итоге весь класс смотрит на эту отчаянную борьбу красного, уже уставшего и злого Макса с куском пластмассы. Кирилл начинает ржать, и Егор его подхватывает, отчего Макс краснеет ещё больше и в его голове появляется желание провалиться сквозь землю, а Настя, сидевшая от него через проход, предлагает свою помощь, и Макс с удовольствием соглашается.
Макс ненавидит толпу в раздевалке. Он всегда приходит именно тогда когда там и яблоку негде упасть. Макс судорожно начинает пробираться сквозь подростков, кого-то задевая плечом или наступая на ногу. Когда он находит свою куртку, она обычно мирно лежит на полу, слегка потрёпанная и со следами чьих-то огромных ног. Это Макс тоже не нравится. Он поднимает одежду, отряхивает и накидывает себе на плечи, тяжело вздыхая, но улыбается, когда Егор, тоже пробравшийся сквозь всех этих личностей, протягивает Максу его забытый, где-то на полу, шарф. Макс благодарит его и вышмыгивает в коридор, по дороге думая о том, что наконец-то он идёт домой.
Макс не любит томатный сок. Он невзлюбил его после новогодней вечеринки класса. Тогда был вечер, темно. На весь кабинет гремела музыка, что-то танцевальное с трудно разбираемыми словами. Кто-то отжигал посреди комнаты, девчонки обсуждали новые сплетни, весело хихикая и иногда бросая взгляды на симпатичных парней. Макс стоял в стороне. Он вообще не собирался сюда приходить, просто дома было скучно, и Макс надеялся, что здесь сможет отвлечься от уроков и расслабиться. Но пока, что ему это плохо удавалось. Он нервно теребил галстук своей рубашки, переминаясь с ноги на ногу, и думал как бы скоротать время. Внезапно его окликнул знакомый голос. Это был Егор, одноклассник, который стремительно пробирался сквозь толпу к Максу. У Макса даже сразу приподнялось настроение. Но вот неудача! Именно в это время, какая-то слегка подвыпившая девушка, проходившая мимо, опрокинула на его белоснежную рубашку стакан томатного сока. Кроваво-красное пятно быстро расползалось по ткани. Пробормотав извинения, девушка сбежала, а Максу ничего не оставалось как вернуться домой в весьма скверном расположении духа, забыв про Егора и вообще про всё на свете, кроме алого пятна, прямо посреди новой рубашки.
Макс ненавидит мокрые полы, которые обычно становятся такими из-за уборщицы, слишком любящей свою работу. Они бывают именно в таком состоянии довольно часто, и почти всегда Макс умудряется на них поскользнуться. Хорошо хоть не падает, хватаясь за плечо рядом стоящего, а то бы не избежать ему дикого хохота адресованного в сторону своей персоны. Даже, несмотря на это, вокруг всё же раздаются тихие, а то и не очень смешки и кто-то начинает перешептываться, наверное, обсуждая то, какой он неуклюжий или то, как глупо выглядит. Тогда Максу становится немного обидно, и его уши сильно краснеют от стыда. Зато в мокрые полы можно увидеть отражение человека идущего рядом. Тёмное и плохо различимое. Но почему-то, когда Макс смотрит на него, губы сами собой начинают расплываться в улыбке, и он быстро забывает о том нелепом инциденте, что случился минутой ранее.
Но больше всего на свете Макс ненавидит, когда Егор прижимает к себе или усаживает на колени очередную девушку. Почему то именно в эти моменты в сердце начинает колоться невидимая иголка, а душа как-то тяжко ноет, под оболочкой тела. Макс сам не знает почему, но это происходит всегда, когда он видит развернувшуюся картину. Этот заливистый смех, что вылетает из губ девушки и то как Егор улыбается её светло и нежно. Макс уже привык. Он уже почти не замечает той боли, что гложет его изнутри. Но почему, то он всё ещё плачет по ночам в подушку, мечтаю оказаться на месте той счастливицы, на которую положил глаз самый крутой парень в классе. Но этого не происходит, и тогда Макс прикрывается фальшивой улыбкой на удивлённые взгляды Егора и шутливо отмахивается, когда спрашивают, почему он такой грустный. Просто он ненавидит это вот и всё.
2015 | серия работ | оридж 2015 | костровая | оридж |законченоНа костровой было весело. В воздухе витал приторный запах дыма, слышалось лёгкое потрескивание уже догорающих поленьев и весёлый смех. День клонился к закату, и на небе расплывались алые блики уходящего за горизонт солнца. Послышались тихие звуки гитары.
Андрей взял Сашу за руку. Все были увлечены чарующей мелодией, и никто не заметил переплетения их пальцев и то, как Саша слегка наклонил голову, касаясь щекой мягких волос Андрея, насквозь пропахнувших костром. Ему нравился этот запах.
- Какие сны тебе снятся?
Отблески костра падали на бумажную звёздочку, которую Саша держал в руках, размывая буквы заданного вопроса. Он долго думает над ответом. Все ждут правды.
- Я не помню свои сны.
Ложь. Все делают вид, что поверили и продолжают веселиться.
Когда последний вопрос прочитан, и ответ получен, все встают.
- Загадывайте желание!
И все закрывают глаза, весело жмурясь и блаженно улыбаясь, представляя что-то очень желанное для каждого.
Саша и Андрей держатся за руки. Они не знают, что загадать. Им ничего не нужно. Они счастливы. Переглядываются, нежно улыбаются друг другу и произносят одними лишь губами:
«Пусть мы будем счастливы всегда!»
Звёздочки летят в костёр, постепенно сгорая и улетая белыми искорками в небо.
Пора возвращаться…
2015 | отъезд | оридж |законченоОтъезд - это всегда грустное событие. Ты покидаешь столь привычное, полюбившееся и оставившее свой след где-то в душе место. Вокруг одиноко стоят сумки и чемоданы других таких же ребят, которым также не хочется уезжать. Некоторые плачут. А ты нет. Потому что парни не плачут.
Андрей незаметно подходит к тебе сзади и обнимает. Ему тоже грустно. За эту смену вы стали близки друг другу, слишком близки. Ближе чем за все восемь лет проведённых в школе, хоть и в параллельных классах. Только этим людям вы можете доверить свой маленький секрет. Приехав в Вологду, вы снова будете просто хорошо знакомыми ребятами. И ты это понимаешь. Правда, Саша?
- Ты не хочешь уезжать?
Легкий кивок. Андрей всё понимает. Он тоже не хочет, но так нужно.
Автобусы уже ждут своих пассажиров, которые постепенно рассаживаются по местам. Ты поднимаешь сумку с земли и идёшь к автобусу, держа Андрея за руку. Сегодня ты можешь позволить себе это.
Автобусы трогаются, стоящие за окном люди машут им вслед рукой. Вы уезжаете, но ваши сердца остаются где-то здесь. В месте, где вы обрели любовь.
Слёзы текут из твоих глаз…
2015 | тишина | оридж |законченоТишина. Вокруг ни души. Лишь ты и прозрачная водная гладь, убегающая вдаль и на горизонте сливающаяся с голубым безоблачным небом, реки. Почему ты здесь, Саша? Молчишь. Ветер треплет твои волосы, а ты смотришь вперёд грустными глазами.
Если бы он был здесь. Но его нет. Где он сейчас? Неважно! Главное, что он сейчас счастлив без тебя.
Одинокая слеза скатывается с твоей щеки. Тихо всхлипываешь и стираешь её тыльной стороной ладони. Парни не плачут!
Спускаешься ближе к реке. Ещё шаг и твои ноги уже ласкает холодная вода. Она принимает тебя, окутывает и успокаивает. Даёт понять, что всё хорошо. Всё глубже и глубже. Футболка уже намокла и противно прилипает к телу, заставляя невольно вздрогнуть.
Холодно. Ты уже по грудь в воде.
Страшно. Никак не можешь решиться. Вспоминаешь его любимое лицо, улыбку, от которой сердце пропускало удар и снова начинало биться с новой силой. Может быть, вернёшься обратно, подойдёшь и просто обнимешь, прижмёшь к себе, не обращая внимания на недоумённые взгляды друзей? Нет. Решительно.
«Слабак» - шепчешь ты.
«Глупец» - проносится где-то в сердце.
А выход лишь один. Впереди. Там где вода сливается с небом. Там где солнце исчезает и наступает тьма. Там, где никто и никогда не найдёт тебя…
- Андрей, я тебя люблю!
Крик. Истошный. Ветер донесёт ему эти слова. Он не оставит их не услышанными. Ветер всё понимает.
Уходишь под воду.
Все словно умирает вместе с тобой. Мёртвая тишина. Лишь где-то вдруг послышался надрывистый крик птицы, который словно разносит весть о трагедии и скорбит по парню, что бесследно исчез из этого пейзажа.
Молога молчит. А на берегу, Андрей одиноко зовет кого-то.
«Саша!»
И крик его разносится далеко и, улетая, исчезает за горизонтом.
2015 | scene of the crime | lilo | 1D
когда-то выкладывала на фб, но так и не смогла дописать.
писалось по заявке.
1.1.
На улице стояла жуткая духота. Застоявшийся воздух сушил горло и полость носа при вдохе, оставляя неприятный осадок пыли в легких и на внутренних слизистых оболочках; здесь чувствовался запах ила и пота, который выступал на лбу и скатывался по виску, шее, задерживался в ключице и тут же испарялся, оставляя блестящую дорожку на коже; солнце пекло как одурелое, и асфальт, казалось, начнет плавится под ногами прохожих, которых, несмотря на жару, было довольно много на городских улицах.
А в баре прохладно. И непривычно многолюдно. Людям хочется выпить, сделать ставки, перекинутся парой слов или разбить кому-то нос. Толстяк, в идиотской желтой рубашке с цветками вишни на ней и в бабочке, со смазливой раскрасневшейся рожей, делающей его похожим на педофила, скидывает карты, недовольно морщась и ударяя кулаком по столу. Со всех сторон слышится хохот и улюлюканье, когда старик, одетый в стиле Аль Пачино и держащий в зубах сигару, довольно скалит зубы и выдыхает облако дыма. Азартные игры всегда привлекают людей: они заставляют сердце биться быстрее, когда на кону большие деньги. Но тут либо выиграл, либо проиграл – без вариантов. Даже на ничью не согласны.
Луи стоит за барной стойкой и наливает еще один бокал виски для посетителя. Тот щедро платит и направляется к столу для покера, где уже освободилось место. Луи обводит все помещение взглядом, лишь изредка задерживаясь на слишком шумных компаниях, и смотрит на часы. Пора бы уже ему появиться. Почти полночь.
Народ потихоньку рассасывается, хотя некоторые еще только вошли в кураж. Как все-таки тяжело работать в круглосуточном казино. Но Луи думает, что бармен не такая уж и плохая работа. Ты вроде бы у всех на виду, но в то же время единицы смогут описать твое лицо утром или вспомнить, во что ты был одет. В таких заведениях на барменов ведь никогда не обращаешь особого внимания, если, конечно, ты не размалеванная девица или пижон, неровно дышащий к молодым телам миловидных мальчиков. Луи никогда не считал себя миловидным, но многие клиенты обращали на него внимание, будучи уже совсем в нетрезвом виде. Как раз то, что нужно.
Наконец, за стойку садятся, и Луи отвлекается от протирания бокалов, полностью сфокусировав внимание на незнакомце. Перед ним сидит парень, довольно молодой (точно младше самого Луи). Загорелая кожа на лице лоснится в свете потолочных ламп; тонкие черты лица напряжены; глаза, с расширенными зрачками и покрасневшими белками, разрезанными ветвящимися ниточками кровяных сосудов, блестят, но в приглушенной темноте бара трудно разобрать их цвет; кучерявые темные волосы спускаются ниже плеч, можно подумать, что мыльная вода не касалась их очень долгое время. Одет он в легкую хлопковую рубашку с цветастым орнаментом, расстегнутую на несколько первых пуговиц так, что видны татуировки на груди в виде двух птиц или чего-то подобного – Луи не может точно рассмотреть.
Парень заказывает стакан осветленного пива, оглядываясь по сторонам. Когда он убеждается, что никого рядом нет и никто не обращают на них никакого внимания, то начинает разговор, которого собственно Луи и ждал все это время.
- Ты Кевин? – Луи кивает, именно под этим именем он известен на другой своей работе. – Зови меня Гарри. Знаешь, зачем я здесь?
Луи снова кивает. Он замечает, что руки парня дрожат, когда тот делает большой глоток пива. На минуту между ними повисает тишина, но потом парень продолжает:
- Мой босс готов заплатить кругленькую сумму тебе за это дело. Ты же понимаешь, что я третье лицо в этом деле. Всего лишь розничный торговец – он выше. У меня на руках половина суммы. Остальную получишь, когда выполнишь дело, - парень как-то гадко ухмыляется и понижает громкость голоса, чуть наклоняясь вперед. – Я слышал: ты хорошо убираешь препятствия с дороги. Так вот, есть один сукин сын, бывший студентишко; сдал он нас всех копам с потрохами. И, если ты его через неделю не грохнешь, вместе с нами за решетку сядешь.
Гарри достает из кармана штанов согнутую пополам фотографию, уже довольно потрепанную, со следами жирных пальцев, разворачивает и протягивает Луи. На фотографии запечатлены два парня, еще совсем зеленые студенты; оба с улыбками на лицах и радостью в глазах.
- Тот, который слева, - говорит Гарри, и Луи оставляет рассматривание блондина и переключает внимание на шатена. Милый парень с наивными карими глазами и детской улыбкой. Луи особо не всматривается в черты – зачем ему это? Главное отличительные особенности и общий образ, потому что это жертва; это крупные деньги – и ничего более. И Луи замечает родинку на шее, напоминающую ему толстый полумесяц. Он сворачивает фотографию и собирается положить ее в карман, но Гарри требует разорвать ее на две части и забирает себе ту, на которой изображен блондин.
- Срок – неделя. И хорошие деньги за какого-то ублюдка срубишь, - после парень достает конверт и незаметно протягивает его Луи, крепко сжимая его длинными пальцами с обломанными ногтями, словно не желая расставаться с таким богатством. Для наркомана ведь и копейки уже, как сундук с пиратским золотом, лишь бы на дозу хватило. Луи быстро прячет конверт под стойку, уверено думая, что не забудет его здесь, и усмехается, когда Гарри вздрагивает, испугано косясь на мужчину, севшего недалеко от них.
Луи, дежурно улыбаясь, подходит к новому клиенту и берет заказ: текила; наливая серебряный напиток, в бокал, похожий на хрустальный гриб с вогнутой шляпкой, он подмигивает Гарри, мол, все сделаю, как надо, можете быть спокойны. Тот, недоверчиво посмотрев на него, улыбается впервые за их сегодняшний диалог, выливает последние капли золотой жидкости в глотку, кидает деньги на стеклянную поверхность стола и уходит.
Всего полчаса, а у Луи уже есть деньги и новое задание. Что ж он уже готов к его выполнению: нужно лишь разыскать жертву, втереться к ней в доверие, а после, когда та уже потеряет бдительность, выстрелить прямо в затылок. Он мастер этого дела. Несмотря на то, что ему всего двадцать четыре, у него ни разу не дрогнула рука; он никогда не ошибся, никогда.
Он еще раз достает фотографию (точнее теперь только ее часть) и смотрит на парня, которого ему предстоит убить. У того совершенно незапоминающаяся внешность: ни разноцветных волос, поднятых ирокезом или торчащих в разные стороны, ни пирсинга, ни татуировок – ничего.
« И как же ты умудрился перейти дорогу таким серьезным шишкам?» - думает Луи и усмехается.
***
Домой он возвращается только под утро, когда за барной стойкой его подменяет Джек, выспавшийся и как обычно надушившийся одеколоном так, что от него несет за километры. Луи сбрасывает рюкзак с плеча, стягивает кеды, штаны, футболку, на ходу бросая их прямо на пол, и заваливается спать. От него жутко несет потом, но сил, чтобы принять душ, совсем нет. Через пару минут он уже крепко спит.
2.2.
Квартира на Доланс-роуд встречает Лиама одинокой тишиной. Повсюду полный беспорядок; сваленные в кучу учебники и студенческие пособия рядом с компьютером, у которого экран уже посерел от пыли и на нем хочется написать крупными буквами: «Лиам, вытри меня»; рекламный буклет нового кинотеатра под столом с раздавленной на нем виноградиной; стопки газет с обведенными красным маркером объявлениями о найме сотрудников на кровати и под кроватью тоже. К тому же Лиам снова забыл проветрить помещение, и квартира провоняла рыбьими потрохами. Внутри было душно и влажно, как в бане. Это тебе не Англия с ее прохладными летними дождями и мутно-серыми туманами.
Вообще-то Лиам любил чистоту и порядок во всем: и в квартире, и в голове – но в последнее время все шло наперекосяк, и у него совсем не было ни времени, ни сил, чтобы прибраться.
Парень медленно стаскивает кроссовки и бросает их в угол, морщась от усталости и от неприятного запаха; после расстегивает рубашку и, аккуратно сложив ее, кладет в шкаф. Лиам открывает окно настежь и, скидывая все газеты на пол, растягивается на кровати. Усталость, отражающаяся на его лице, сменяется блаженной улыбкой и выражением какого-то прозрачного умиротворения. А потом проблемы вновь нахлынывают раскаленной волной, и парень резко распахивает глаза, которые секунду назад позволил себе закрыть.
Лиам не может найти себе нормальную работу с тех пор, как переехал сюда, в Сидней, со своим лучшим другом. Имея высшее историческое образование, ему приходится работать посудомойщиком в прибрежном кафе и снимать однокомнатную квартиру в тридцати километрах от центра города. Еще тогда в Англии, когда он только окончил тринадцать классов школы и собирался поступать в университет, Найл, лучший друг, вдруг предложил ему уехать в Австралию, где вечное лето, пляжи с горячим песком и разноцветные ледяные коктейли, где у них начнется совсем другая жизнь. А Лиам так хотел, наконец, выйти из-под крыла родителей и отправиться в свободный полет, стать совсем взрослым и самостоятельным. Его жутко раздражало то, что мать постоянно звонит ему, волнуясь о каждой мелочи, и относится, как к ребенку. Конечно, Лиам понимал, что все это от большой и искренней любви, но он уже вырос. Пора его родителям это осознать. Он ухватился за эту идею, как за спасательную соломинку. Другая жизнь, что может быть лучше, казалось тогда. Да уж, здорово они ошиблись с этой другой жизнью. Он все совсем не так себе представлял. По-другому. Красиво.
Это была идея Найла. Найла, который громко смеялся над его шутками, не стесняясь окружающих. Найла, который, приехав сюда, неожиданно начал таять на глазах, с каждым днем становясь все бледнее и тоньше, с покрасневшими глазами и слегка вздувшимися венами. Найла, который за последние несколько дней ни разу не позвонил и игнорировал любые попытки установить контакт.
Лиам тяжело вздохнул и тыльной стороной ладони вытер несколько капель пота, уже проступающих на лбу. Свет лампы, стоящей на прикроватном столике, тускло мерцал, мягко растворяясь на гладкой поверхности бежевых стен. Было уже поздно, и сумерки за окном постепенно проникали в комнату, клубясь бледными тенями по углам. Снаружи шум городских улиц: гудение машин, трение шин об распаленный асфальт, крики и звонкий смех пьяной толпы, смешивающей сначала водку с шампанским, а потом слова на языке, после исторгая их в виде непонятной жеваной речи, - а в квартире тоскливо и скучно.
Пейн тянется к телефону, лежащему рядом с лампой, и набирает зазубренный, как таблица умножения, номер. Экран отбрасывает холодные люминесцентные блики на лицо, а гудки, кажется, тянутся со скоростью вечности, длиннее, чем розовая жвачка с девичьих губ. Только бы взял трубку; только бы разбавить эту гнетущую тишину знакомым голосом: только бы…
- Алло, - тихий голос Найла заставляет Лиама облегченно выдохнуть и даже слабо улыбнутся. – Чего тебе?
Часы на стене мерно тикают, и эти удары совпадают со стуком сердца в груди Лиама, который, наверное, впервые в жизни не знает, что говорить дальше.
- Я просто хотел поговорить и… Мы же друзья, знаешь, - на несколько секунд он замолкает, уставившись на красный маркер, валяющийся на полу без колпачка – наверное, уже засох. – Я имею ввиду… может, я и правильно сделал, что рассказал все полиции, потому что теперь их всех посадят и ты избавишься от этой пагубной привычки, бросишь эти иглы, наркотики, и мне не придется больше врать твоей матери о том, что у ее сына все в порядке, когда она звонит мне раз в две недели. Хватит, Найл. Поиграл и хватит, - Лиам чувствует, как голос начинает предательски дрожать, становясь все тише. – Я же хотел, как лучше.
Хриплое дыхание на другом конце трубки только расшатывает нервы еще больше. Лиам представляет, как грудь Найла приподнимается при вдохе и опускается при выдохе; как он, возможно, закусывает губу, покраснев от бурлящей злости на своего уже, наверное, бывшего друга и незнания того, что ответить. Это убивает надежду внутри Лиама, потому что это он виноват в том, что сейчас приходится безнадежно оправдываться, словно стоя на площади перед толпой разъяренных. У всех казненных было последнее желание. И, если бы оно было у Лиама, он бы попросил вернуть время назад, чтобы никогда не уезжать из дома, чтобы все было так, как прежде.
Наконец тишина лопается.
- Я же хотел, как лучше, - передразнивает его Найл, и в голосе его сквозит разочарование, смешанное с горечью и злостью. – Хотел, как лучше, - а вышло, как всегда.
Звонок обрывается, и вновь слышатся бесконечно бегущие гудки. Вот и поговорили! Как-то резко и непонятно все оборвалось.
Лиам хватает сине-зеленую клетчатую рубашку, висящую со вчерашнего дня на спинке стула, выключает светильник, из-за чего комната погружается во мрак, кладет кошелек в задний карман джинсов и выходит на улицу.
Снаружи уже не так жарко, как было днем: ветер поднялся, принося ощущения морской соли, оседающей на кончиках ресниц и проникающей под кожу. Лиам вдыхает полной грудью и шумно выдыхает, направляясь в сторону главной улицы, где слышится шум и протяжная музыка и каменные плитки блестят разноцветными пятнами, отражая неоновые вывески баров, ресторанов, казино и мягкий желтый свет фонарей.
***
Смена Луи подходила к концу. Наконец-то! Сегодня был просто наплыв клиентов; то ли все праздновали какой-то местный праздник, о котором он не знал, то ли просто дух летней ленивой поры захватил разум половины населения их района. Народу было так много, что они даже, работая весь день с Джеком, который, к слову, сейчас весь раскрасневшийся, что его щеки своим цветом походили на вареных лобстеров, подаваемых к пиву, обмахивался записной книжкой, не справлялись.
- Фух, давно я такого не видел. Все, словно с ума посходили, - начал он, откладывая импровизированный веер и наливая воды в стакан со льдом. Джек был местным парнем на год старше Луи, несмотря на это, он довольно тяжело переносил жару и много пил. Черные курчавые волосы были собраны в хвост, кожа оттенка горького шоколада блестела от проступающего пота, глубоко посаженые глаза и широкий нос делала его похожим на австралийского аборигена. Луи было приятно с ним работать: тот был веселым, много шутил, а также много знал о местных традициях и обрядах и вообще был довольно болтливым малым.
- Да-а… Моя смена скоро заканчивается. Уверен, что справишься один? Я могу задержаться.
- Да все нормально. Я справлюсь, - он улыбнулся, обнажая длинные белые зубы, напоминавшие скорее акульи, чем человеческие. – Ты и сам скоро свалишься замертво: с утра на ногах.
Луи благодарно улыбается в ответ, потому что он действительно чертовски устал. Ему бы сейчас мягкую кровать и подушку по головой, а завтра он наконец займется тем, что было поручено ему вчера, потому что завтра долгожданный выходной.
Он достает пачку сигарет из кармана и направляется в сторону туалета. Туалет для служебного персонала как таковой в баре отсутствовал, поэтому Луи ходил в общий. Там всегда было жутко грязно; стены были исписаны номерами телефонов, предлагающими сумасшедшее удовольствие, и пошлыми рисунками; кабинки – отличное пристанище для блудливых ртов; а также отсутствие мыла и разбитые лампы, но, несмотря на всю эту дрянь, Луи нравилось курить там, одиноко вставая у небольшого квадратного окошка, пропускающего ночной прохладный воздух, играющий с волосами и уносящий голубовато-серый дым прочь.
В этот раз в туалете шумно и, кажется, очень весело. Компания каких-то громил столпилась полукругом у боковой стены, к которой примыкал ряд раковин, и все громко ржали, почти по-свински хрюкая. Томлинсон не мог рассмотреть, что же их так рассмешило. В принципе, ему было совершенно все равно, и он просто прошел бы мимо на свое привычное место, если бы один из этой компашки не окликнул его.
- Эй, Луи, - кажется, они знают его, чего не скажешь о нем самом. – Иди сюда.
Этот лысый переросток приглашающе машет рукой. Подойдя ближе, Луи различает причину столпотворения. На полу, прислонившись к стене и наклонив голову так, что лица совсем не видно, сидит парень и совсем не двигается, можно подумать, что он уже подох тут, если бы не слабое дрожание плеч в такт дыханию. Вид у него неопрятный: штанина на левой ноге изорвана в хлам, колено разодрано, хоть крови и нет, на рубашке темнеет пятно.
- Это же отличная возможность, - продолжает лысый. – Кто хочет поразвлечься?
Часть громил уже схватились за ремни, приняв предложений, кто-то пинает несчастного по ноге, отчего тот вздрагивает, когда Луи понимает, что пора прекратить это безумное пиршество стервятников над полумертвой газелью.
- Эй, ребят, полегче! Отвалите от него. Парень сейчас явно не в ладах с собственными мозгами, снимите лучше шлюх, - возня тут же прекратилась, и все уставились на него. После минутного молчания лысый вдруг усмехается и, трепля Томлинсона за щеки, как какого-то пятилетнего отпрыска своей сестрицы, говорит:
- А ведь бармен прав, - и вся толпа выходит из туалета, оставляя их вдвоем.
В туалете слишком яркое освещение, отчего стены почти сияют резким белым светом, режущим глаза, а еще тихо, только музыка слышна из зала, словно сквозь заложенные уши, и парень на полу шумно дышит, как после пешей прогулки на смотровую площадку Эмпайр-стейт-билдинг.
- Надо ж так надрапаться, - возмущено говорит Луи, и парень поднимает голову, уставившись прямо на него своими мутными, затуманенными глазами. – Э-эй, ты-то мне и нужен.
Та же копна каштановых волос, те же наивные шоколадные глаза, Луи расстегивает первые две пуговицы рубашки, застегнутой под горло, и оголяет шею. И родинка здесь. Это тот самый студент с фотографии, который был заказан и вскоре должен лежать с прострелянной башкой где-нибудь в сточной канаве. Жертва сама пришла в его руки.
Луи находит в нагрудном кармане рубашки электронный пропуск в библиотеку: «Лиам Джеймс Пейн. № 3548» и свернутый пополам листок из блокнота с неизвестными телефонными номерами и адресом сайта службы занятости населения.
Как же Луи не заметил его за весь рабочий день, или этот парень так зверски набрался, когда Томлинсон отлучался по делам на пару часов, оставляя Джека одного за стойкой. Сейчас это неважно, потому что ему выпал отличный шанс сделать свою работу. Судьба, кажется, благоволит ему. Нужно только незаметно вывести парня из бара, отвезти куда-нибудь в безлюдное место, например, на скалистый пляж Туриметта и сбросить в воду, перед этим оглушив чем-нибудь тяжелым, на съедение акулам, которые, как он слышал, просто облюбовали это местечко между скалами. И руки не пришлось бы кровью марать. Но когда Луи вновь смотрит на свою жертву, то понимает, как жалко и беззащитно она сейчас выглядит, и он откладывает план убийства на другой раз.
- И что с тобой делать? Не оставлять же на растерзание этим хищникам, - Лиам, как будто очухивается от этих слов, взгляд становится более осознанным, пелена исчезает, он даже слегка приподнимается, выпрямляя спину, но после его лицо приобретает серо-зеленый оттенок и его желудок выворачивает прямо на черно-белый кафель. Луи морщится, вытирая желто-лиловую жижу вокруг рта этого горе-алкоголика, и поднимает того с пола.
Они выходят из здания после того, как Луи отдает ключи от бара Джеку, который косится на парня, буквально повисшего на шее Томлинсона, и тихо посмеивается над нелепостью этой картины. Луи усаживает Лиама на заднее сидение, который тут же разваливается на нем и засыпает, а сам садится за руль. Мотор начинает реветь, машина отъезжает от здания бара, где все еще слышна музыка и пьяный смех.
3.3.
Утро выдается на редкость паршивым и пасмурным. За окном дождь хлещет еще с ночи, барабаня по стеклам и стекая прозрачными кривыми линиями прямо на грязную оконную раму; солнца нет: оно скрылось за серыми пластами туч, заполонившими все небо; и рассвета, молочно-лилового с легкой свежестью и розовыми боке на горизонте, тоже нет. Есть только вязкое пепельное небо и городская сырость, пропитанная запахом бензина радужных пятен на асфальте.
«Это уже похоже на старую добрую Англию», - думает Луи, стряхивая пепел с едва тлеющей сигареты, и грустно ухмыляясь. Давно он там не был. Дома. Сколько воды утекло с тех пор, как он купил билеты на самолет в один конец до знойного Сиднея, - его уже, наверное, и не ждут там. Ему нравится здесь, в Австралии, на материке, оторванном от всего земного мира, потому что тут он чувствует себя по-настоящему свободным, словно вдохнуть глоток кислорода после его долгого отсутствия. Как начать жизнь с чистого листа.
В квартире стоит запах табачного дыма так, что чувствуешь привкус пепла на языке, и непривычно чисто вокруг. У Луи никогда не бывает гостей: он старается жить обособленно от людей, не лезть в чужую жизнь, тогда никто и в его не лезет, а это на руку. Поэтому в комнате всегда лежат оставленные не на своих местах вещи, а в раковине полно грязной посуды, и пригоревшие пятна на плите остаются нетронутыми и продолжают чернеть на эмалевом покрытии. Но сегодня в квартире не было той липкой тишины, которая обычно стояла в воздухе, не было одиночества, уже, словно пыль, осевшего на книжных полках и на покрывале, и не было пустоты. Луи не улыбается, стоя у окна и наблюдая за расплывчатым пятном моря, казавшимся голубым из-за опустившегося тумана, на горизонте, нет. Лишь уголки его губ слегка дрожат, когда он слышит шелест чужого дыхания за спиной, такого непривычного.
Тот парень, Лиам, которого он приволок вчера к себе домой, лежал на кровати и спал. Луи не смотрел на него: ему было противно. Он уже представлял дуло, прижимающееся к виску, страх в карих глазах, от которого в душе всегда расползалось чувство власти над жертвой, не имевшей больше права ни на что, даже на жизнь; он слышал щелчок взводимого курка, спуск и… Осечка, осечка, осечка. Луи тошнило от собственной слабости, потому что впервые он не мог представить кровавое месиво, бывшее когда-то человеком, не мог представить, как, склоняясь над еще теплым трупом, будет смотреть в застывшие глазницы и победно ухмыляться, пусть даже все это происходило только у него в голове, как старое черно-белое кино про мафиози.
Впервые он смотрел на жертву как на человека, а не как на цель, достигаемую ради денег. И это порядком раздражало.
Чуть слышный стон за спиной заставил Луи прервать поток мыслей и рассуждений и обернуться на звук. Кажется, Лиам наконец пришел в себя и теперь, широко распахнув глаза и приподнявшись на локтях, озирается по сторонам, словно в лихорадочном бреду. Вид у него какой-то нездоровый: темные круги под глазами и бледное, осунувшееся, слегка припухшее лицо, как у призраков в фильмах ужасов.
- Где… я? И что вчера было? – студент замечает наконец Луи, который стоит в трех шагах от кровати, и удивленно смотрит на него, как на какого-нибудь Александра Македонского, представшего перед ним в золотом венце. - И ты… кто?
- Эй, парень, полегче. Я тебе не механическая гадалка, чтобы так быстро отвечать на все вопросы. На, вот, легче станет. А то выглядишь хуже трупа, - Томлинсон протягивает тому стакан с водой и растворенной таблеткой аспирина, все это время стоявший на прикроватной тумбе и, пододвигая стул, садится напротив. – Я Луи, - он закусывает губу, думая о том, какой дьявол дернул его за язык. Томлинсон редко называл свое настоящее имя, а уж жертвам – никогда. Но было поздно жалеть об этом. – И ты у меня дома. Что вчера у тебя случилось, я не в курсе. Могу сказать только, что ты безбожно нажрался и, полагаю, весь вечер просидел в туалете, размышляя о смысле жизни или еще о каком-нибудь дерьме.
Парень, кажется, не совсем понимает сути разговора и пытается переварить полученную информацию. Он лишь выдавливает из себя тихое спасибо, остановив мозговую деятельность, и протягивает пустой стакан.
- А теперь поднимай свою задницу и говори адрес. Я подброшу тебя до дома, а то погода такая, что можно стены грызть, - и, будто в подтверждение слов, снаружи раздается гром, гулко отдаваясь в ушах, и дождь начинает выбивать ирландскую чечетку на стеклах в два раза сильнее.
По дороге Луи заезжает в Старбакс и покупает два стаканчика кофе, протягивая один Пейну, хотя тот долго отнекивается, не желая пить за чужие деньги, и только после того, как Луи говорит ему, что он сможет вернуть их как-нибудь (а ведь они еще точно как-нибудь встретятся), парень успокаивается, а другой ставит рядом с рулем. Кофе слишком горячий, пусть немного остынет. Они стоят в пробке уже битых полчаса, а вереница машин за лобовым стеклом не становиться меньше и не продвигается ни на йоту.
Молчание между ними затягивается, и Луи думает, как можно завязать разговор, но Лиам, который сейчас более похож на человека, а не на оживший эксперимент Франкенштейна, сам неожиданно нарушает тишину. Он говорит:
- Знаешь, я вспомним, почему решил напиться вчера вечером, – и кофе в бумажном стаканчике колышется из стороны в сторону, рискуя выплеснуться прямо на штанины и ошпарить. – Вчера я поссорился с лучшим другом из-за того, что просто хотел помочь… Да, он ведь начал увлекаться наркотиками, я видел это по его состоянию, и…выдал все, что знал, полиции, а он теперь и разговаривать со мной не хочет… Прости, я не должен был жаловаться на свои проблемы тебе. Мы даже почти не знакомы.
- Я тоже когда-то знал человека, который развлекался тем, что курил всякую дрянь, но, несмотря на это, он был отличным парнем.
Луи не знал, к чему все эти откровения. Наверное, это был просто фон, чтобы убить время, но они не заметили, как перешли к более личному.
Лиам тяжело вздыхает, а потом так тепло улыбается, что только одной этой улыбкой можно было бы согреться холодной зимой, когда даже плед и шерстяные носки не спасают, и Луи думает о том, что, наверное, не очень вежливо пялиться на едва знакомого человека. Хотя с каких это пор он вообще думает о вежливости и пялится на своих жертв?
- Найл тоже. Он тоже отличный человек… Эй, смотри на дорогу! – и чужая ладонь касается щеки, поворачивая голову. Машины впереди рассасываются, и Луи давит по газам.
***
На следующий день они случайно, по мнению Лиама, встречаются у черного входа небольшого кафе, расположенного недалеко от пляжа, так что слышен шум прибоя, когда Пейну приходится тащить огромную коробку с мусором. Три бака стоят в паре метров от черного входа, который выходит в небольшой переулок, упирающийся одним своих концом в деревянную дорожку, отделяющую золотистый песок от каменой площадки перед зданием, а другим в массивный железный забор, сквозь прутья которого просовывали свои ветки кустарники и небольшие деревья. Здесь вообще очень редко можно было встретить людей, если только бродяг, вместе с такими же голодными собаками собирающих объедки, выносимые из ближайших забегаловок. Мрачно и пустынно. Не хватает только перекати-поля для еще большего эффекта. Поэтому Лиам вздрагивает от неожиданности, замечая вчерашнего знакомого, прислонившегося к кирпичной стене и докуривающего сигарету до самого фильтра. Пейн думает, что тот выглядит слишком вульгарно в слишком зауженных «вареных» джинсах и майке нараспашку, хотя сам Лиам в белом фартуке с живописными пятнами жира и недопитой «Кровавой Мери», а, может, кетчупа, смахивает на альпийскую доярку. Не хватает только платочка и двух девичьих кос, с вплетенными шелковыми лентами.
Луи пристально следит за жертвой, выносящей мусор, и отмечает про себя, что рубашка с фартуком смотрятся жутко нелепо. Этот Лиам Пейн вообще очень забавный и милый парень, хотя Томлинсон отказывается в этом себе признаться.
удалять жалко, поэтому скину сюда.
сука, стыд-то какой
2014 | без названия | chantao | exo
и даже в июле можно насмерть замерзнуть. (с) oxygen
Лето в этом году выдалось на редкость жаркое.
А я замерзал в своей маленькой квартирке, в одиночестве и темноте, сжимая в околевших руках кофту, которую ты оставил, собирая в спешке вещи. Бросив короткое «Прости, Тао», ты ушёл, громко хлопнув дверью.
Внутренняя пустота наполняются ледяной водой, и море внутри бушует, обдавая горло солёными волнами.
Когда она закончилась? Когда закончилась наша любовь?
А была ли она вообще…
Кофе больше не греет.
Крепче прижимаю к груди твою кофту, вдыхаю такой знакомый и любимый запах, ускользающий с каждой минутой, как последний солнечный луч на осеннем небе.
Ресницы, покрытые инеем, трепещут, а слёзы застывают на щеках, оставляя белёсый след на коже.
Окна завешены тёмными шторами, не пропускающими солнечный лучи, и комната погружена в полумрак. А ведь когда-то в ней слышался весёлый смех лопоухого и такого милого парня, которого я любил больше жизни, трепетно и безумно, тихое я люблю тебя, произнесённое шёпотом и какие-то нелепые глупости.
Сейчас тихо и пусто.
Лето в этом году выдалось на редкость жаркое. За окном ярко светит солнце, обжигая, и столбик ртуть в термометре не опускается ниже тридцати по Цельсию.
А я замёрз до смерти на холодном полу в однокомнатной квартире на краю города.
И если ты когда-нибудь решишь зайти ко мне, чтобы выпить чашку горячего чая и, заключив в объятия, шептать о том, каким дураком ты был, когда решил оставить меня, пожалуйста, поцелуй меня в обледенелые губы последний раз. Заставь их оттаять.
Ах да, и ещё забери свою кофту, потому что она мне больше не нужна.
2015 | завтра в спальном районе | ГП | подразумевались drarry | ОЖП30 июля. Опять этот гребанный дождь! Никакой погоды, а ведь уже конец июля, почти август. Все утро простояли на остановке, пытаясь не намокнуть, но холод-то никто не отменял. Легкая кофта уже не спасала: вымокла насквозь, и ветер еще такой промозглый. Брр. До костей пробирает. А тучи все сгущаются и сгущаются такие же вязкие и серые, как жвачка, которую Эрик приклеивал к стулу. Фу! Весь день жует, а потом клеит куда-нибудь. Одну как-то у себя в волосах нашла, думала, убью этого мелкого гаденыша собственными руками, честное слово. Он потом, с зареванным лицом и красными глазищами, стоял и извинялся, говорил, что случайно это вышло, и сопли вытирал тыльной стороной ладони. Конечно, случайно, когда мама с ремнем стояла за спиной.
Простила, только волосы все равно пришлось отрезать.
Что-то я совсем увлеклась прошлым. И когда это было? Да, неважно, пусть катится к чертовой матери.
Я думала, гроза будет, так похолодало резко, а утром, примерно в шесть часов, солнце светило; дождь усилился. Совсем дерьмово. Смотрю под ноги, а там дождевые ручейки бегут и прямо под скамейку стекают – лужа будет, и кеды все промокли, даже слышно, как вода внутри чавкает. Расклеятся, поди. Жаль, недавно купила.
Настроения никакого нет, и желания тут мерзнуть тоже. Сутенер, сука, выкинул на улицу в такую мерзопакость, мол, идите, постойте, может, кого и подцепите. Даром, что на улицах почти не стоим: местные могут пожаловаться, да и кто сейчас захочет снять проститутку, замерзшую и мокрую – хуже, чем сырое мясо жевать.
Я села на скамейку, потому что ног уже не чувствовала, юбка и трусы сразу же стали влажными, так что я вздрогнула. Ирма видимо заметила это, так как протянула мне толстовку.
- На, вот, надень. И не сиди на холодном железе, простудишься.
Опять она со своими мамочкиными замашками, но все равно приятно.
- Спасибо.
Ирма больше ничего не сказала, она вообще сегодня была какая-то молчаливая, все думала о чем-то. Я не стала спрашивать, не мое дело.
Еще полчаса простояли молча. Людей на улице не было, всех словно смыло этим дождем, вдалеке только собака выла. Тоскливо. Наверное, хозяин забыл покормить, а сам уехал в Грецию или в Италию. Там сейчас жарко, и море теплое, как парное молоко.
Собака опять громко завыла, и мне вдруг вспомнилось: кто-то говорил, что собаки к покойнику воют. Меня даже передернуло. И к чему я это вспомнила? Гнать надо такие мысли нахрен из башки, а то свихнуться можно от суеверий.
Потом стихло все, и я вдалеке сквозь пелену дождя смогла различить две фигуры, направляющиеся в нашу сторону. Это были мужчины, точно, так как плечи широкие и силуэты их довольно мощные. Я Ирму локтем в бок ткнула, но она, похоже, и сама их заметила.
- Полисмены, - спокойно сказала она, щурясь.
Когда они поближе подошли, я смогла их форму разглядеть и погоны на плечах. Они все на нас смотрели, и у меня внутри похолодело. Значит, пожаловались все-таки, сейчас будут свои гребанные вопросы задавать, а потом загребут. Блять!
Полисмены были местные, я их видела пару раз, когда они район патрулировали. Один постарше, лет сорок, он еще фотокарточку жены и сына носил в грудном кармане – девчонки рассказывали, хотя откуда им знать – а второй – новичок, помню в соседнем доме жил, здоровался все время.
- Девушки, Саманта Мейсон, знаете такую? – говорит, чуть хрипя, старший и тычет нам в лицо фотографией, сделанной в парке рядом с колледжем.
Саманта? Конечно, знаю. Мы с ней вместе учились. Я даже знаю, кто это фото сделал. Дик Грейсон, её парень. Она многим нравилась, потому что всегда была приветливой и такой солнечной, что, казалось, даже цветы поворачиваются на ее свет. Ну, все, как в биологии, да?
Ее огненную шевелюру было сложно пропустить в толпе, а эта родинка над губой, как у дамочки с Французского бульвара. Мы называли ее парижанкой. Не понимаю, как она докатилась до жизни проститутки, может, смерть Дика подкосила, а, может, совсем по другой причине. Да уж, парижанка из Пигаля. Я хорошо ее помнила.
Мы просто киваем, переводя взгляд с улыбающегося личика Саманты на серьезные –
полисменов. У меня плохое предчувствие, и в груди набат бьет, потому что строгость вкупе с сочувствием в глазах напротив пугает больше, чем механические монстры из Лабиринта Страха.
- Саманта Мейсон была убита сегодня ночью и найдена мертвой около пятого дома, в двух кварталах отсюда. Нам очень жаль. Когда вы видели мисс Мейсон в последний раз?
Я даже не знала, что ответить. Горло сдавило, а по легким словно раскаленной кочергой ударили. Не могу поверить! Это неправда. Это не может быть правдой. Что за дьявол это делает? Четыре девушки за неделю и все рыжие проститутки.
Ненавижу этих ублюдков с их гребанным сочувствием. Подумаешь, каких-то шлюх убили.
Блять, все буквы размыло. Не могу больше писать.
2013/14 | хуйня по каким-то парнямМакс ненавидит точить карандаши, так как у него это не получается. Карандаш просто норовит сломаться, как только он достанет его из под лезвий точилки, словно назло бедному Максу. Карандаши вообще его не любят, просто терпеть не могут. Макс не знает почему. Просто не любят и всё. Постоянно ломаются, а если ему удаётся их поточить, стружка застревает в точилке, и тогда из строя выходит именно она. Особенно, когда он одолжил эту вещицу у соседа по парте, и её следует вернуть в целости и сохранности. Макс начинает терпеливо стучать точилкой по парте, а на вопросы, что он делает, лишь отмахивается. Но глупые ошмётки дерева видимо не хотят выходить из под лезвий, так уж сильно им там понравилось. Тогда Макс начинает стучать сильнее. В итоге весь класс смотрит на эту отчаянную борьбу красного, уже уставшего и злого Макса с куском пластмассы. Кирилл начинает ржать, и Егор его подхватывает, отчего Макс краснеет ещё больше и в его голове появляется желание провалиться сквозь землю, а Настя, сидевшая от него через проход, предлагает свою помощь, и Макс с удовольствием соглашается.
Макс ненавидит толпу в раздевалке. Он всегда приходит именно тогда когда там и яблоку негде упасть. Макс судорожно начинает пробираться сквозь подростков, кого-то задевая плечом или наступая на ногу. Когда он находит свою куртку, она обычно мирно лежит на полу, слегка потрёпанная и со следами чьих-то огромных ног. Это Макс тоже не нравится. Он поднимает одежду, отряхивает и накидывает себе на плечи, тяжело вздыхая, но улыбается, когда Егор, тоже пробравшийся сквозь всех этих личностей, протягивает Максу его забытый, где-то на полу, шарф. Макс благодарит его и вышмыгивает в коридор, по дороге думая о том, что наконец-то он идёт домой.
Макс не любит томатный сок. Он невзлюбил его после новогодней вечеринки класса. Тогда был вечер, темно. На весь кабинет гремела музыка, что-то танцевальное с трудно разбираемыми словами. Кто-то отжигал посреди комнаты, девчонки обсуждали новые сплетни, весело хихикая и иногда бросая взгляды на симпатичных парней. Макс стоял в стороне. Он вообще не собирался сюда приходить, просто дома было скучно, и Макс надеялся, что здесь сможет отвлечься от уроков и расслабиться. Но пока, что ему это плохо удавалось. Он нервно теребил галстук своей рубашки, переминаясь с ноги на ногу, и думал как бы скоротать время. Внезапно его окликнул знакомый голос. Это был Егор, одноклассник, который стремительно пробирался сквозь толпу к Максу. У Макса даже сразу приподнялось настроение. Но вот неудача! Именно в это время, какая-то слегка подвыпившая девушка, проходившая мимо, опрокинула на его белоснежную рубашку стакан томатного сока. Кроваво-красное пятно быстро расползалось по ткани. Пробормотав извинения, девушка сбежала, а Максу ничего не оставалось как вернуться домой в весьма скверном расположении духа, забыв про Егора и вообще про всё на свете, кроме алого пятна, прямо посреди новой рубашки.
Макс ненавидит мокрые полы, которые обычно становятся такими из-за уборщицы, слишком любящей свою работу. Они бывают именно в таком состоянии довольно часто, и почти всегда Макс умудряется на них поскользнуться. Хорошо хоть не падает, хватаясь за плечо рядом стоящего, а то бы не избежать ему дикого хохота адресованного в сторону своей персоны. Даже, несмотря на это, вокруг всё же раздаются тихие, а то и не очень смешки и кто-то начинает перешептываться, наверное, обсуждая то, какой он неуклюжий или то, как глупо выглядит. Тогда Максу становится немного обидно, и его уши сильно краснеют от стыда. Зато в мокрые полы можно увидеть отражение человека идущего рядом. Тёмное и плохо различимое. Но почему-то, когда Макс смотрит на него, губы сами собой начинают расплываться в улыбке, и он быстро забывает о том нелепом инциденте, что случился минутой ранее.
Но больше всего на свете Макс ненавидит, когда Егор прижимает к себе или усаживает на колени очередную девушку. Почему то именно в эти моменты в сердце начинает колоться невидимая иголка, а душа как-то тяжко ноет, под оболочкой тела. Макс сам не знает почему, но это происходит всегда, когда он видит развернувшуюся картину. Этот заливистый смех, что вылетает из губ девушки и то как Егор улыбается её светло и нежно. Макс уже привык. Он уже почти не замечает той боли, что гложет его изнутри. Но почему, то он всё ещё плачет по ночам в подушку, мечтаю оказаться на месте той счастливицы, на которую положил глаз самый крутой парень в классе. Но этого не происходит, и тогда Макс прикрывается фальшивой улыбкой на удивлённые взгляды Егора и шутливо отмахивается, когда спрашивают, почему он такой грустный. Просто он ненавидит это вот и всё.
2015 | серия работ | оридж 2015 | костровая | оридж |законченоНа костровой было весело. В воздухе витал приторный запах дыма, слышалось лёгкое потрескивание уже догорающих поленьев и весёлый смех. День клонился к закату, и на небе расплывались алые блики уходящего за горизонт солнца. Послышались тихие звуки гитары.
Андрей взял Сашу за руку. Все были увлечены чарующей мелодией, и никто не заметил переплетения их пальцев и то, как Саша слегка наклонил голову, касаясь щекой мягких волос Андрея, насквозь пропахнувших костром. Ему нравился этот запах.
- Какие сны тебе снятся?
Отблески костра падали на бумажную звёздочку, которую Саша держал в руках, размывая буквы заданного вопроса. Он долго думает над ответом. Все ждут правды.
- Я не помню свои сны.
Ложь. Все делают вид, что поверили и продолжают веселиться.
Когда последний вопрос прочитан, и ответ получен, все встают.
- Загадывайте желание!
И все закрывают глаза, весело жмурясь и блаженно улыбаясь, представляя что-то очень желанное для каждого.
Саша и Андрей держатся за руки. Они не знают, что загадать. Им ничего не нужно. Они счастливы. Переглядываются, нежно улыбаются друг другу и произносят одними лишь губами:
«Пусть мы будем счастливы всегда!»
Звёздочки летят в костёр, постепенно сгорая и улетая белыми искорками в небо.
Пора возвращаться…
2015 | отъезд | оридж |законченоОтъезд - это всегда грустное событие. Ты покидаешь столь привычное, полюбившееся и оставившее свой след где-то в душе место. Вокруг одиноко стоят сумки и чемоданы других таких же ребят, которым также не хочется уезжать. Некоторые плачут. А ты нет. Потому что парни не плачут.
Андрей незаметно подходит к тебе сзади и обнимает. Ему тоже грустно. За эту смену вы стали близки друг другу, слишком близки. Ближе чем за все восемь лет проведённых в школе, хоть и в параллельных классах. Только этим людям вы можете доверить свой маленький секрет. Приехав в Вологду, вы снова будете просто хорошо знакомыми ребятами. И ты это понимаешь. Правда, Саша?
- Ты не хочешь уезжать?
Легкий кивок. Андрей всё понимает. Он тоже не хочет, но так нужно.
Автобусы уже ждут своих пассажиров, которые постепенно рассаживаются по местам. Ты поднимаешь сумку с земли и идёшь к автобусу, держа Андрея за руку. Сегодня ты можешь позволить себе это.
Автобусы трогаются, стоящие за окном люди машут им вслед рукой. Вы уезжаете, но ваши сердца остаются где-то здесь. В месте, где вы обрели любовь.
Слёзы текут из твоих глаз…
2015 | тишина | оридж |законченоТишина. Вокруг ни души. Лишь ты и прозрачная водная гладь, убегающая вдаль и на горизонте сливающаяся с голубым безоблачным небом, реки. Почему ты здесь, Саша? Молчишь. Ветер треплет твои волосы, а ты смотришь вперёд грустными глазами.
Если бы он был здесь. Но его нет. Где он сейчас? Неважно! Главное, что он сейчас счастлив без тебя.
Одинокая слеза скатывается с твоей щеки. Тихо всхлипываешь и стираешь её тыльной стороной ладони. Парни не плачут!
Спускаешься ближе к реке. Ещё шаг и твои ноги уже ласкает холодная вода. Она принимает тебя, окутывает и успокаивает. Даёт понять, что всё хорошо. Всё глубже и глубже. Футболка уже намокла и противно прилипает к телу, заставляя невольно вздрогнуть.
Холодно. Ты уже по грудь в воде.
Страшно. Никак не можешь решиться. Вспоминаешь его любимое лицо, улыбку, от которой сердце пропускало удар и снова начинало биться с новой силой. Может быть, вернёшься обратно, подойдёшь и просто обнимешь, прижмёшь к себе, не обращая внимания на недоумённые взгляды друзей? Нет. Решительно.
«Слабак» - шепчешь ты.
«Глупец» - проносится где-то в сердце.
А выход лишь один. Впереди. Там где вода сливается с небом. Там где солнце исчезает и наступает тьма. Там, где никто и никогда не найдёт тебя…
- Андрей, я тебя люблю!
Крик. Истошный. Ветер донесёт ему эти слова. Он не оставит их не услышанными. Ветер всё понимает.
Уходишь под воду.
Все словно умирает вместе с тобой. Мёртвая тишина. Лишь где-то вдруг послышался надрывистый крик птицы, который словно разносит весть о трагедии и скорбит по парню, что бесследно исчез из этого пейзажа.
Молога молчит. А на берегу, Андрей одиноко зовет кого-то.
«Саша!»
И крик его разносится далеко и, улетая, исчезает за горизонтом.
2015 | scene of the crime | lilo | 1D
когда-то выкладывала на фб, но так и не смогла дописать.
писалось по заявке.
1.1.
— Не высовывайся, пока не сможешь точно прицелиться. Потом стреляй, сколько угодно.
— Хватило бы одной пули. (с)
— Хватило бы одной пули. (с)
На улице стояла жуткая духота. Застоявшийся воздух сушил горло и полость носа при вдохе, оставляя неприятный осадок пыли в легких и на внутренних слизистых оболочках; здесь чувствовался запах ила и пота, который выступал на лбу и скатывался по виску, шее, задерживался в ключице и тут же испарялся, оставляя блестящую дорожку на коже; солнце пекло как одурелое, и асфальт, казалось, начнет плавится под ногами прохожих, которых, несмотря на жару, было довольно много на городских улицах.
А в баре прохладно. И непривычно многолюдно. Людям хочется выпить, сделать ставки, перекинутся парой слов или разбить кому-то нос. Толстяк, в идиотской желтой рубашке с цветками вишни на ней и в бабочке, со смазливой раскрасневшейся рожей, делающей его похожим на педофила, скидывает карты, недовольно морщась и ударяя кулаком по столу. Со всех сторон слышится хохот и улюлюканье, когда старик, одетый в стиле Аль Пачино и держащий в зубах сигару, довольно скалит зубы и выдыхает облако дыма. Азартные игры всегда привлекают людей: они заставляют сердце биться быстрее, когда на кону большие деньги. Но тут либо выиграл, либо проиграл – без вариантов. Даже на ничью не согласны.
Луи стоит за барной стойкой и наливает еще один бокал виски для посетителя. Тот щедро платит и направляется к столу для покера, где уже освободилось место. Луи обводит все помещение взглядом, лишь изредка задерживаясь на слишком шумных компаниях, и смотрит на часы. Пора бы уже ему появиться. Почти полночь.
Народ потихоньку рассасывается, хотя некоторые еще только вошли в кураж. Как все-таки тяжело работать в круглосуточном казино. Но Луи думает, что бармен не такая уж и плохая работа. Ты вроде бы у всех на виду, но в то же время единицы смогут описать твое лицо утром или вспомнить, во что ты был одет. В таких заведениях на барменов ведь никогда не обращаешь особого внимания, если, конечно, ты не размалеванная девица или пижон, неровно дышащий к молодым телам миловидных мальчиков. Луи никогда не считал себя миловидным, но многие клиенты обращали на него внимание, будучи уже совсем в нетрезвом виде. Как раз то, что нужно.
Наконец, за стойку садятся, и Луи отвлекается от протирания бокалов, полностью сфокусировав внимание на незнакомце. Перед ним сидит парень, довольно молодой (точно младше самого Луи). Загорелая кожа на лице лоснится в свете потолочных ламп; тонкие черты лица напряжены; глаза, с расширенными зрачками и покрасневшими белками, разрезанными ветвящимися ниточками кровяных сосудов, блестят, но в приглушенной темноте бара трудно разобрать их цвет; кучерявые темные волосы спускаются ниже плеч, можно подумать, что мыльная вода не касалась их очень долгое время. Одет он в легкую хлопковую рубашку с цветастым орнаментом, расстегнутую на несколько первых пуговиц так, что видны татуировки на груди в виде двух птиц или чего-то подобного – Луи не может точно рассмотреть.
Парень заказывает стакан осветленного пива, оглядываясь по сторонам. Когда он убеждается, что никого рядом нет и никто не обращают на них никакого внимания, то начинает разговор, которого собственно Луи и ждал все это время.
- Ты Кевин? – Луи кивает, именно под этим именем он известен на другой своей работе. – Зови меня Гарри. Знаешь, зачем я здесь?
Луи снова кивает. Он замечает, что руки парня дрожат, когда тот делает большой глоток пива. На минуту между ними повисает тишина, но потом парень продолжает:
- Мой босс готов заплатить кругленькую сумму тебе за это дело. Ты же понимаешь, что я третье лицо в этом деле. Всего лишь розничный торговец – он выше. У меня на руках половина суммы. Остальную получишь, когда выполнишь дело, - парень как-то гадко ухмыляется и понижает громкость голоса, чуть наклоняясь вперед. – Я слышал: ты хорошо убираешь препятствия с дороги. Так вот, есть один сукин сын, бывший студентишко; сдал он нас всех копам с потрохами. И, если ты его через неделю не грохнешь, вместе с нами за решетку сядешь.
Гарри достает из кармана штанов согнутую пополам фотографию, уже довольно потрепанную, со следами жирных пальцев, разворачивает и протягивает Луи. На фотографии запечатлены два парня, еще совсем зеленые студенты; оба с улыбками на лицах и радостью в глазах.
- Тот, который слева, - говорит Гарри, и Луи оставляет рассматривание блондина и переключает внимание на шатена. Милый парень с наивными карими глазами и детской улыбкой. Луи особо не всматривается в черты – зачем ему это? Главное отличительные особенности и общий образ, потому что это жертва; это крупные деньги – и ничего более. И Луи замечает родинку на шее, напоминающую ему толстый полумесяц. Он сворачивает фотографию и собирается положить ее в карман, но Гарри требует разорвать ее на две части и забирает себе ту, на которой изображен блондин.
- Срок – неделя. И хорошие деньги за какого-то ублюдка срубишь, - после парень достает конверт и незаметно протягивает его Луи, крепко сжимая его длинными пальцами с обломанными ногтями, словно не желая расставаться с таким богатством. Для наркомана ведь и копейки уже, как сундук с пиратским золотом, лишь бы на дозу хватило. Луи быстро прячет конверт под стойку, уверено думая, что не забудет его здесь, и усмехается, когда Гарри вздрагивает, испугано косясь на мужчину, севшего недалеко от них.
Луи, дежурно улыбаясь, подходит к новому клиенту и берет заказ: текила; наливая серебряный напиток, в бокал, похожий на хрустальный гриб с вогнутой шляпкой, он подмигивает Гарри, мол, все сделаю, как надо, можете быть спокойны. Тот, недоверчиво посмотрев на него, улыбается впервые за их сегодняшний диалог, выливает последние капли золотой жидкости в глотку, кидает деньги на стеклянную поверхность стола и уходит.
Всего полчаса, а у Луи уже есть деньги и новое задание. Что ж он уже готов к его выполнению: нужно лишь разыскать жертву, втереться к ней в доверие, а после, когда та уже потеряет бдительность, выстрелить прямо в затылок. Он мастер этого дела. Несмотря на то, что ему всего двадцать четыре, у него ни разу не дрогнула рука; он никогда не ошибся, никогда.
Он еще раз достает фотографию (точнее теперь только ее часть) и смотрит на парня, которого ему предстоит убить. У того совершенно незапоминающаяся внешность: ни разноцветных волос, поднятых ирокезом или торчащих в разные стороны, ни пирсинга, ни татуировок – ничего.
« И как же ты умудрился перейти дорогу таким серьезным шишкам?» - думает Луи и усмехается.
***
Домой он возвращается только под утро, когда за барной стойкой его подменяет Джек, выспавшийся и как обычно надушившийся одеколоном так, что от него несет за километры. Луи сбрасывает рюкзак с плеча, стягивает кеды, штаны, футболку, на ходу бросая их прямо на пол, и заваливается спать. От него жутко несет потом, но сил, чтобы принять душ, совсем нет. Через пару минут он уже крепко спит.
2.2.
А, когда я напиваюсь, ты ведешь меня домой,
И следишь, чтобы со мной ничего не случилось.
Когда я напиваюсь, ты ведешь меня домой. (с)
И следишь, чтобы со мной ничего не случилось.
Когда я напиваюсь, ты ведешь меня домой. (с)
Квартира на Доланс-роуд встречает Лиама одинокой тишиной. Повсюду полный беспорядок; сваленные в кучу учебники и студенческие пособия рядом с компьютером, у которого экран уже посерел от пыли и на нем хочется написать крупными буквами: «Лиам, вытри меня»; рекламный буклет нового кинотеатра под столом с раздавленной на нем виноградиной; стопки газет с обведенными красным маркером объявлениями о найме сотрудников на кровати и под кроватью тоже. К тому же Лиам снова забыл проветрить помещение, и квартира провоняла рыбьими потрохами. Внутри было душно и влажно, как в бане. Это тебе не Англия с ее прохладными летними дождями и мутно-серыми туманами.
Вообще-то Лиам любил чистоту и порядок во всем: и в квартире, и в голове – но в последнее время все шло наперекосяк, и у него совсем не было ни времени, ни сил, чтобы прибраться.
Парень медленно стаскивает кроссовки и бросает их в угол, морщась от усталости и от неприятного запаха; после расстегивает рубашку и, аккуратно сложив ее, кладет в шкаф. Лиам открывает окно настежь и, скидывая все газеты на пол, растягивается на кровати. Усталость, отражающаяся на его лице, сменяется блаженной улыбкой и выражением какого-то прозрачного умиротворения. А потом проблемы вновь нахлынывают раскаленной волной, и парень резко распахивает глаза, которые секунду назад позволил себе закрыть.
Лиам не может найти себе нормальную работу с тех пор, как переехал сюда, в Сидней, со своим лучшим другом. Имея высшее историческое образование, ему приходится работать посудомойщиком в прибрежном кафе и снимать однокомнатную квартиру в тридцати километрах от центра города. Еще тогда в Англии, когда он только окончил тринадцать классов школы и собирался поступать в университет, Найл, лучший друг, вдруг предложил ему уехать в Австралию, где вечное лето, пляжи с горячим песком и разноцветные ледяные коктейли, где у них начнется совсем другая жизнь. А Лиам так хотел, наконец, выйти из-под крыла родителей и отправиться в свободный полет, стать совсем взрослым и самостоятельным. Его жутко раздражало то, что мать постоянно звонит ему, волнуясь о каждой мелочи, и относится, как к ребенку. Конечно, Лиам понимал, что все это от большой и искренней любви, но он уже вырос. Пора его родителям это осознать. Он ухватился за эту идею, как за спасательную соломинку. Другая жизнь, что может быть лучше, казалось тогда. Да уж, здорово они ошиблись с этой другой жизнью. Он все совсем не так себе представлял. По-другому. Красиво.
Это была идея Найла. Найла, который громко смеялся над его шутками, не стесняясь окружающих. Найла, который, приехав сюда, неожиданно начал таять на глазах, с каждым днем становясь все бледнее и тоньше, с покрасневшими глазами и слегка вздувшимися венами. Найла, который за последние несколько дней ни разу не позвонил и игнорировал любые попытки установить контакт.
Лиам тяжело вздохнул и тыльной стороной ладони вытер несколько капель пота, уже проступающих на лбу. Свет лампы, стоящей на прикроватном столике, тускло мерцал, мягко растворяясь на гладкой поверхности бежевых стен. Было уже поздно, и сумерки за окном постепенно проникали в комнату, клубясь бледными тенями по углам. Снаружи шум городских улиц: гудение машин, трение шин об распаленный асфальт, крики и звонкий смех пьяной толпы, смешивающей сначала водку с шампанским, а потом слова на языке, после исторгая их в виде непонятной жеваной речи, - а в квартире тоскливо и скучно.
Пейн тянется к телефону, лежащему рядом с лампой, и набирает зазубренный, как таблица умножения, номер. Экран отбрасывает холодные люминесцентные блики на лицо, а гудки, кажется, тянутся со скоростью вечности, длиннее, чем розовая жвачка с девичьих губ. Только бы взял трубку; только бы разбавить эту гнетущую тишину знакомым голосом: только бы…
- Алло, - тихий голос Найла заставляет Лиама облегченно выдохнуть и даже слабо улыбнутся. – Чего тебе?
Часы на стене мерно тикают, и эти удары совпадают со стуком сердца в груди Лиама, который, наверное, впервые в жизни не знает, что говорить дальше.
- Я просто хотел поговорить и… Мы же друзья, знаешь, - на несколько секунд он замолкает, уставившись на красный маркер, валяющийся на полу без колпачка – наверное, уже засох. – Я имею ввиду… может, я и правильно сделал, что рассказал все полиции, потому что теперь их всех посадят и ты избавишься от этой пагубной привычки, бросишь эти иглы, наркотики, и мне не придется больше врать твоей матери о том, что у ее сына все в порядке, когда она звонит мне раз в две недели. Хватит, Найл. Поиграл и хватит, - Лиам чувствует, как голос начинает предательски дрожать, становясь все тише. – Я же хотел, как лучше.
Хриплое дыхание на другом конце трубки только расшатывает нервы еще больше. Лиам представляет, как грудь Найла приподнимается при вдохе и опускается при выдохе; как он, возможно, закусывает губу, покраснев от бурлящей злости на своего уже, наверное, бывшего друга и незнания того, что ответить. Это убивает надежду внутри Лиама, потому что это он виноват в том, что сейчас приходится безнадежно оправдываться, словно стоя на площади перед толпой разъяренных. У всех казненных было последнее желание. И, если бы оно было у Лиама, он бы попросил вернуть время назад, чтобы никогда не уезжать из дома, чтобы все было так, как прежде.
Наконец тишина лопается.
- Я же хотел, как лучше, - передразнивает его Найл, и в голосе его сквозит разочарование, смешанное с горечью и злостью. – Хотел, как лучше, - а вышло, как всегда.
Звонок обрывается, и вновь слышатся бесконечно бегущие гудки. Вот и поговорили! Как-то резко и непонятно все оборвалось.
Лиам хватает сине-зеленую клетчатую рубашку, висящую со вчерашнего дня на спинке стула, выключает светильник, из-за чего комната погружается во мрак, кладет кошелек в задний карман джинсов и выходит на улицу.
Снаружи уже не так жарко, как было днем: ветер поднялся, принося ощущения морской соли, оседающей на кончиках ресниц и проникающей под кожу. Лиам вдыхает полной грудью и шумно выдыхает, направляясь в сторону главной улицы, где слышится шум и протяжная музыка и каменные плитки блестят разноцветными пятнами, отражая неоновые вывески баров, ресторанов, казино и мягкий желтый свет фонарей.
***
Смена Луи подходила к концу. Наконец-то! Сегодня был просто наплыв клиентов; то ли все праздновали какой-то местный праздник, о котором он не знал, то ли просто дух летней ленивой поры захватил разум половины населения их района. Народу было так много, что они даже, работая весь день с Джеком, который, к слову, сейчас весь раскрасневшийся, что его щеки своим цветом походили на вареных лобстеров, подаваемых к пиву, обмахивался записной книжкой, не справлялись.
- Фух, давно я такого не видел. Все, словно с ума посходили, - начал он, откладывая импровизированный веер и наливая воды в стакан со льдом. Джек был местным парнем на год старше Луи, несмотря на это, он довольно тяжело переносил жару и много пил. Черные курчавые волосы были собраны в хвост, кожа оттенка горького шоколада блестела от проступающего пота, глубоко посаженые глаза и широкий нос делала его похожим на австралийского аборигена. Луи было приятно с ним работать: тот был веселым, много шутил, а также много знал о местных традициях и обрядах и вообще был довольно болтливым малым.
- Да-а… Моя смена скоро заканчивается. Уверен, что справишься один? Я могу задержаться.
- Да все нормально. Я справлюсь, - он улыбнулся, обнажая длинные белые зубы, напоминавшие скорее акульи, чем человеческие. – Ты и сам скоро свалишься замертво: с утра на ногах.
Луи благодарно улыбается в ответ, потому что он действительно чертовски устал. Ему бы сейчас мягкую кровать и подушку по головой, а завтра он наконец займется тем, что было поручено ему вчера, потому что завтра долгожданный выходной.
Он достает пачку сигарет из кармана и направляется в сторону туалета. Туалет для служебного персонала как таковой в баре отсутствовал, поэтому Луи ходил в общий. Там всегда было жутко грязно; стены были исписаны номерами телефонов, предлагающими сумасшедшее удовольствие, и пошлыми рисунками; кабинки – отличное пристанище для блудливых ртов; а также отсутствие мыла и разбитые лампы, но, несмотря на всю эту дрянь, Луи нравилось курить там, одиноко вставая у небольшого квадратного окошка, пропускающего ночной прохладный воздух, играющий с волосами и уносящий голубовато-серый дым прочь.
В этот раз в туалете шумно и, кажется, очень весело. Компания каких-то громил столпилась полукругом у боковой стены, к которой примыкал ряд раковин, и все громко ржали, почти по-свински хрюкая. Томлинсон не мог рассмотреть, что же их так рассмешило. В принципе, ему было совершенно все равно, и он просто прошел бы мимо на свое привычное место, если бы один из этой компашки не окликнул его.
- Эй, Луи, - кажется, они знают его, чего не скажешь о нем самом. – Иди сюда.
Этот лысый переросток приглашающе машет рукой. Подойдя ближе, Луи различает причину столпотворения. На полу, прислонившись к стене и наклонив голову так, что лица совсем не видно, сидит парень и совсем не двигается, можно подумать, что он уже подох тут, если бы не слабое дрожание плеч в такт дыханию. Вид у него неопрятный: штанина на левой ноге изорвана в хлам, колено разодрано, хоть крови и нет, на рубашке темнеет пятно.
- Это же отличная возможность, - продолжает лысый. – Кто хочет поразвлечься?
Часть громил уже схватились за ремни, приняв предложений, кто-то пинает несчастного по ноге, отчего тот вздрагивает, когда Луи понимает, что пора прекратить это безумное пиршество стервятников над полумертвой газелью.
- Эй, ребят, полегче! Отвалите от него. Парень сейчас явно не в ладах с собственными мозгами, снимите лучше шлюх, - возня тут же прекратилась, и все уставились на него. После минутного молчания лысый вдруг усмехается и, трепля Томлинсона за щеки, как какого-то пятилетнего отпрыска своей сестрицы, говорит:
- А ведь бармен прав, - и вся толпа выходит из туалета, оставляя их вдвоем.
В туалете слишком яркое освещение, отчего стены почти сияют резким белым светом, режущим глаза, а еще тихо, только музыка слышна из зала, словно сквозь заложенные уши, и парень на полу шумно дышит, как после пешей прогулки на смотровую площадку Эмпайр-стейт-билдинг.
- Надо ж так надрапаться, - возмущено говорит Луи, и парень поднимает голову, уставившись прямо на него своими мутными, затуманенными глазами. – Э-эй, ты-то мне и нужен.
Та же копна каштановых волос, те же наивные шоколадные глаза, Луи расстегивает первые две пуговицы рубашки, застегнутой под горло, и оголяет шею. И родинка здесь. Это тот самый студент с фотографии, который был заказан и вскоре должен лежать с прострелянной башкой где-нибудь в сточной канаве. Жертва сама пришла в его руки.
Луи находит в нагрудном кармане рубашки электронный пропуск в библиотеку: «Лиам Джеймс Пейн. № 3548» и свернутый пополам листок из блокнота с неизвестными телефонными номерами и адресом сайта службы занятости населения.
Как же Луи не заметил его за весь рабочий день, или этот парень так зверски набрался, когда Томлинсон отлучался по делам на пару часов, оставляя Джека одного за стойкой. Сейчас это неважно, потому что ему выпал отличный шанс сделать свою работу. Судьба, кажется, благоволит ему. Нужно только незаметно вывести парня из бара, отвезти куда-нибудь в безлюдное место, например, на скалистый пляж Туриметта и сбросить в воду, перед этим оглушив чем-нибудь тяжелым, на съедение акулам, которые, как он слышал, просто облюбовали это местечко между скалами. И руки не пришлось бы кровью марать. Но когда Луи вновь смотрит на свою жертву, то понимает, как жалко и беззащитно она сейчас выглядит, и он откладывает план убийства на другой раз.
- И что с тобой делать? Не оставлять же на растерзание этим хищникам, - Лиам, как будто очухивается от этих слов, взгляд становится более осознанным, пелена исчезает, он даже слегка приподнимается, выпрямляя спину, но после его лицо приобретает серо-зеленый оттенок и его желудок выворачивает прямо на черно-белый кафель. Луи морщится, вытирая желто-лиловую жижу вокруг рта этого горе-алкоголика, и поднимает того с пола.
Они выходят из здания после того, как Луи отдает ключи от бара Джеку, который косится на парня, буквально повисшего на шее Томлинсона, и тихо посмеивается над нелепостью этой картины. Луи усаживает Лиама на заднее сидение, который тут же разваливается на нем и засыпает, а сам садится за руль. Мотор начинает реветь, машина отъезжает от здания бара, где все еще слышна музыка и пьяный смех.
3.3.
Утро выдается на редкость паршивым и пасмурным. За окном дождь хлещет еще с ночи, барабаня по стеклам и стекая прозрачными кривыми линиями прямо на грязную оконную раму; солнца нет: оно скрылось за серыми пластами туч, заполонившими все небо; и рассвета, молочно-лилового с легкой свежестью и розовыми боке на горизонте, тоже нет. Есть только вязкое пепельное небо и городская сырость, пропитанная запахом бензина радужных пятен на асфальте.
«Это уже похоже на старую добрую Англию», - думает Луи, стряхивая пепел с едва тлеющей сигареты, и грустно ухмыляясь. Давно он там не был. Дома. Сколько воды утекло с тех пор, как он купил билеты на самолет в один конец до знойного Сиднея, - его уже, наверное, и не ждут там. Ему нравится здесь, в Австралии, на материке, оторванном от всего земного мира, потому что тут он чувствует себя по-настоящему свободным, словно вдохнуть глоток кислорода после его долгого отсутствия. Как начать жизнь с чистого листа.
В квартире стоит запах табачного дыма так, что чувствуешь привкус пепла на языке, и непривычно чисто вокруг. У Луи никогда не бывает гостей: он старается жить обособленно от людей, не лезть в чужую жизнь, тогда никто и в его не лезет, а это на руку. Поэтому в комнате всегда лежат оставленные не на своих местах вещи, а в раковине полно грязной посуды, и пригоревшие пятна на плите остаются нетронутыми и продолжают чернеть на эмалевом покрытии. Но сегодня в квартире не было той липкой тишины, которая обычно стояла в воздухе, не было одиночества, уже, словно пыль, осевшего на книжных полках и на покрывале, и не было пустоты. Луи не улыбается, стоя у окна и наблюдая за расплывчатым пятном моря, казавшимся голубым из-за опустившегося тумана, на горизонте, нет. Лишь уголки его губ слегка дрожат, когда он слышит шелест чужого дыхания за спиной, такого непривычного.
Тот парень, Лиам, которого он приволок вчера к себе домой, лежал на кровати и спал. Луи не смотрел на него: ему было противно. Он уже представлял дуло, прижимающееся к виску, страх в карих глазах, от которого в душе всегда расползалось чувство власти над жертвой, не имевшей больше права ни на что, даже на жизнь; он слышал щелчок взводимого курка, спуск и… Осечка, осечка, осечка. Луи тошнило от собственной слабости, потому что впервые он не мог представить кровавое месиво, бывшее когда-то человеком, не мог представить, как, склоняясь над еще теплым трупом, будет смотреть в застывшие глазницы и победно ухмыляться, пусть даже все это происходило только у него в голове, как старое черно-белое кино про мафиози.
Впервые он смотрел на жертву как на человека, а не как на цель, достигаемую ради денег. И это порядком раздражало.
Чуть слышный стон за спиной заставил Луи прервать поток мыслей и рассуждений и обернуться на звук. Кажется, Лиам наконец пришел в себя и теперь, широко распахнув глаза и приподнявшись на локтях, озирается по сторонам, словно в лихорадочном бреду. Вид у него какой-то нездоровый: темные круги под глазами и бледное, осунувшееся, слегка припухшее лицо, как у призраков в фильмах ужасов.
- Где… я? И что вчера было? – студент замечает наконец Луи, который стоит в трех шагах от кровати, и удивленно смотрит на него, как на какого-нибудь Александра Македонского, представшего перед ним в золотом венце. - И ты… кто?
- Эй, парень, полегче. Я тебе не механическая гадалка, чтобы так быстро отвечать на все вопросы. На, вот, легче станет. А то выглядишь хуже трупа, - Томлинсон протягивает тому стакан с водой и растворенной таблеткой аспирина, все это время стоявший на прикроватной тумбе и, пододвигая стул, садится напротив. – Я Луи, - он закусывает губу, думая о том, какой дьявол дернул его за язык. Томлинсон редко называл свое настоящее имя, а уж жертвам – никогда. Но было поздно жалеть об этом. – И ты у меня дома. Что вчера у тебя случилось, я не в курсе. Могу сказать только, что ты безбожно нажрался и, полагаю, весь вечер просидел в туалете, размышляя о смысле жизни или еще о каком-нибудь дерьме.
Парень, кажется, не совсем понимает сути разговора и пытается переварить полученную информацию. Он лишь выдавливает из себя тихое спасибо, остановив мозговую деятельность, и протягивает пустой стакан.
- А теперь поднимай свою задницу и говори адрес. Я подброшу тебя до дома, а то погода такая, что можно стены грызть, - и, будто в подтверждение слов, снаружи раздается гром, гулко отдаваясь в ушах, и дождь начинает выбивать ирландскую чечетку на стеклах в два раза сильнее.
По дороге Луи заезжает в Старбакс и покупает два стаканчика кофе, протягивая один Пейну, хотя тот долго отнекивается, не желая пить за чужие деньги, и только после того, как Луи говорит ему, что он сможет вернуть их как-нибудь (а ведь они еще точно как-нибудь встретятся), парень успокаивается, а другой ставит рядом с рулем. Кофе слишком горячий, пусть немного остынет. Они стоят в пробке уже битых полчаса, а вереница машин за лобовым стеклом не становиться меньше и не продвигается ни на йоту.
Молчание между ними затягивается, и Луи думает, как можно завязать разговор, но Лиам, который сейчас более похож на человека, а не на оживший эксперимент Франкенштейна, сам неожиданно нарушает тишину. Он говорит:
- Знаешь, я вспомним, почему решил напиться вчера вечером, – и кофе в бумажном стаканчике колышется из стороны в сторону, рискуя выплеснуться прямо на штанины и ошпарить. – Вчера я поссорился с лучшим другом из-за того, что просто хотел помочь… Да, он ведь начал увлекаться наркотиками, я видел это по его состоянию, и…выдал все, что знал, полиции, а он теперь и разговаривать со мной не хочет… Прости, я не должен был жаловаться на свои проблемы тебе. Мы даже почти не знакомы.
- Я тоже когда-то знал человека, который развлекался тем, что курил всякую дрянь, но, несмотря на это, он был отличным парнем.
Луи не знал, к чему все эти откровения. Наверное, это был просто фон, чтобы убить время, но они не заметили, как перешли к более личному.
Лиам тяжело вздыхает, а потом так тепло улыбается, что только одной этой улыбкой можно было бы согреться холодной зимой, когда даже плед и шерстяные носки не спасают, и Луи думает о том, что, наверное, не очень вежливо пялиться на едва знакомого человека. Хотя с каких это пор он вообще думает о вежливости и пялится на своих жертв?
- Найл тоже. Он тоже отличный человек… Эй, смотри на дорогу! – и чужая ладонь касается щеки, поворачивая голову. Машины впереди рассасываются, и Луи давит по газам.
***
На следующий день они случайно, по мнению Лиама, встречаются у черного входа небольшого кафе, расположенного недалеко от пляжа, так что слышен шум прибоя, когда Пейну приходится тащить огромную коробку с мусором. Три бака стоят в паре метров от черного входа, который выходит в небольшой переулок, упирающийся одним своих концом в деревянную дорожку, отделяющую золотистый песок от каменой площадки перед зданием, а другим в массивный железный забор, сквозь прутья которого просовывали свои ветки кустарники и небольшие деревья. Здесь вообще очень редко можно было встретить людей, если только бродяг, вместе с такими же голодными собаками собирающих объедки, выносимые из ближайших забегаловок. Мрачно и пустынно. Не хватает только перекати-поля для еще большего эффекта. Поэтому Лиам вздрагивает от неожиданности, замечая вчерашнего знакомого, прислонившегося к кирпичной стене и докуривающего сигарету до самого фильтра. Пейн думает, что тот выглядит слишком вульгарно в слишком зауженных «вареных» джинсах и майке нараспашку, хотя сам Лиам в белом фартуке с живописными пятнами жира и недопитой «Кровавой Мери», а, может, кетчупа, смахивает на альпийскую доярку. Не хватает только платочка и двух девичьих кос, с вплетенными шелковыми лентами.
Луи пристально следит за жертвой, выносящей мусор, и отмечает про себя, что рубашка с фартуком смотрятся жутко нелепо. Этот Лиам Пейн вообще очень забавный и милый парень, хотя Томлинсон отказывается в этом себе признаться.